Павел Черкашин и Татьяна Юргенсон. «Снежки»

СНЕЖКИ, ПРЕВРАЩЁННЫЕ В СТИХИ

К сборнику стихотворений Павла Черкашина и Татьяны Юргенсон не подобрать наиболее точного названия, чем нашли для него сами авторы – «Снежки»:

Летят снежки во всей красе

Стихов налево и направо!

Подобно детворе, радостно высыпавшей во двор полюбоваться на только что выпавший снег и поваляться в нём, авторы заражают нас радостью игры в снежки, вылепливая каждую строчку с особым усердием и фантазией. Но если для ребятни выпавший снег – событие, вызывающее к жизни безыскусные эмоции во время сооружения озорного снеговика и азарта снежных баталий, то здесь, в книжке, подобная «детскость» один из смыслов. Хотя, вполне возможно, кому-то из читателей в содержании сборника может привидеться своя «снежная баба», на потеху созданная поэтами… Не забудем, как по этому поводу выразились сами авторы:

А мы с тобой наивные

Зиме спешим служить.

Бредём по снежным улицам,

С морозцем добрым жмуримся

И пишем письма длинные.

Зима, и это очевидно, когда создавалась эта книга, царила не только за окном, но и в думах авторов сборника, ведь переписка их, начатая в декабре 2015-го, оканчивается в марте 2016-го. Не зря же мы живём в северной стране, где, как справедливо замечено, зима «явление значительное и обязательное». У замечательного поэта, проживающего в нашем снежном краю, Андрея Тарханова есть такие строчки:

Ханты-мансийские холмы

В почёте ныне у зимы.

О чём это он? О главном времени года у любого поэта, проживающего на Севере. Эта тема весома и у большинства значительных поэтов Югры: Петра Суханова, Ювана Шесталова, Дмитрия Мизгулина, Владимира Волковца, Виктора Козлова, Марии Вагатовой, Ирины Рябий и многих других. У каждого из них к ней свой неповторимый подход, поскольку на воспроизведение этого состояния природы влияют многие факторы, определяющие личность художника. Зимняя картина не всегда составляет цельное впечатление и зависит от творческой индивидуальности. Но каждый из мастеров находит свои образы чувственного восприятия зимы.

Наши северные поэты сделали это время года предметом восхищения, где мощь и красота занимают не последнее место. Их поэзия вовсе не нуждается в подражательности, ей чужда кулисная композиция и театральность. Реальность впечатления, порою характеризуется некоторым эмоциональным «наигрышем», но и это не вредит авторам. Зима для поэтов Югры не просто источник вдохновения, в её постижении они пытаются отыскать знаки, определяющие истинное творчество – любовь и добро, поэтому зима для них подчинена человеческим законам, где нет ничего случайного:

Говорят, что северяне –

Неиспорченные люди.

А попробуй-ка, протухни,

Если минус сорок пять…

В сборнике «Снежки» авторы, однако, нашли свой угол зрения на тему зимы, и это обусловлено, на наш взгляд, их поэтическим диалогом, заключённом в переброске ежедневными стихотворными посланиями – непринуждёнными и, на первый взгляд, незамысловатыми – как Бог на душу положит! В этом заключено особое очарование этой творческой стихии, которая невольно втягивает читателя в перепалку кажущихся экспромтов. И каждый метит в избранную цель. Порою читаешь и ловишь себя на мысли, что трудно быть серьёзным по мере углубления в переписку: так и хочется поддаться этому игривому настроению и слепить свой «снежок», чтобы дополнить этот поэтический разговор родственных душ… А бывает, и наоборот: некоторые строчки заставляют глубоко задуматься над смыслом собственного бытия, таким державным духом веет от них! Вот лишь только один из примеров гражданской позиции:

И да поможет Бог нам! Не в игре –

В стремлении спасти свою державу.

Помочь вконец измученной стране

Вернуть назад величие и славу.

Эта смысловая игра в снежки родилась из авторской поэтической переписки, где заранее были оговорены её условия. Авторы решили, что «перестрелка» должна длиться ровно сто дней и каждое последующее ответное стихотворение обязано использовать слова последней строчки предыдущего либо полностью повторять её. Всё остальное ими было отдано на откуп моментальной ассоциации, неожиданного поворота мысли и настроения. Поэтому совершенно справедливо заметили Павел Черкашин и Татьяна Юргенсон: созданная ими книга – «итог сплавления в единое целое любимой народной забавы, спортивного азарта и работы со словом». А если говорить ещё проще и поэтически, то:

От наших мыслей до стихов –

Один полёт снежка, не боле.

Слепил, метнул – и был таков!

Ищи его, как ветра в поле.

Надо заметить, что своеобразный диалог в поэзии Югры уже использовался в поэтических книгах: Юрия Веллы с Татьяной Юргенсон «Охота на лебедей»; Павла Черкашина с Наирой Симонян («Дорогами потерь и обретений»), Анжелой Бецко («Пена Эгейского моря», «Трогательность строк», «Прикосновения»), Галиной Захаровой («Родные пределы»), Галиной Хорос («Если любишь…») и Игорем Кирилловым («Terra incognita»). Такой диалог и между авторами сборника также не является первым. Несколько лет назад они удивили литературную общественность Югры своим поэтическим «блокнотокнигом» с собственными рисунками – «Рецептом «Джубатыкской пьяни». Создавая с помощью игры воображения, казалось бы, поэтическую неразбериху, магистры «Ордена Слова Изречённого» сэр Павел и леди Татьяна чётко прокладывали курс к поиску серебра сказанного слова и золоту мудрой мысли. Конечно, читатели не смогли просто так пройти мимо подобного эксперимента. Вдохновлённые этим опытом, авторы продолжили свои изыскания – и, как они сами утверждают, однажды сделали попытку жить в ритме времени целый год, и конечным итогом подобного «бытийства» стала уникальная книга-диалог «Календурь», ставшая впоследствии лауреатом Премии губернатора Югры в области литературы. Следом в копилку претворённых в жизнь удачных литературных задумок и достижений добавилась книга настроений «Пикник у Иппокрены» – победитель Х Межрегионального конкурса «Книга года 2016».

Внешне ироничные, как всегда к себе и читателям, бывает, что и они снимают свои маскарадные маски и тогда перед нами предстают озабоченные лица неравнодушных к этой жизни мыслящих личностей:

Живу я абы как,

Бытую, множу мусор…

А надо бы не так, –

Диаметральным курсом.

Впрочем, это уже иная тема для нашего дальнейшего рассуждения о поэтической перестрелке под названием «Снежки»…

* * *

Если бы этот сборник, что читатель держит в руках, попал к нашим потомкам через одно или два столетия («дошуршал победно до будущих веков»), то он, безусловно, заинтересовал бы их не столько своей созерцательностью, сколько чувственной манерой освоения поэтами пространства и времени. У них «За каждой буквой таится время…», а пространство состоит из ломаных линий полёта снежков по траектории и без таковой (во второй части сборника). Мне кажется, с надеждой на признание в веках творит любой художник («Какое место в алфавите мы займём…»). Не исключением являются и наши поэты:

Что не свершили мы, пускай потомки

В необозримом будущем свершат,

И бытия привычные постромки

Украсят новой россыпью стишат.

Дай Бог, чтоб только были благосклонны

К ошибкам, что нам стоили седин…

Я просто уверен: всё, что современному читателю обычно кажется простым и понятным, через несколько десятилетий покажется необыкновенным настолько, что нынешнюю воссозданную словом реальность люди не смогут толком объяснить. Может быть, они назовут нашу эпоху варварской, как мы некогда обзывали варварами людей античности, (а те, в свою очередь, не жаловали подступающие к границам их государств дикие племена, название которых превратились в имена нарицательные). … Но древние греки создали «Илиаду» и «Одиссею», потрясающую лирику, драму, трагедию и комедию, а римляне довели до совершенства то, чего мы в наши просвещённые времена добиться не можем, ибо с изменением мира меняются и его созидания. И хотя в области научно-технического прогресса мы ушли гораздо дальше, лестница, по которой бы мы могли спуститься или взойти к ним, безвозвратно утрачена.

Но так уж устроено каждое поколение, чтобы наступать на грабли собственного самолюбия, и потому наша надежда на благодарность будущего потомства – не убиваема в своём мечтательном идеализме:

Вослед идущим выстроить трамплин

И незаметно кануть в Лету.

Возможно, поэтический диалог Павла Черкашина и Татьяны Юргенсон сегодня заинтересует не всех читателей книги, но кто знает, как наше слово отзовётся через годы. Надо только найти ключ к расшифровке и тогда станут понятны представления авторов о том, как надо прожить жизнь, какими должны быть люди и что им нужно делать.

Как здесь не согласиться с Павлом Черкашиным, когда он с первых строк оспаривает утверждение Татьяны о том, что надежда – «глупое чувство».

Всё минует, всё будет испито,

Неизбежно, как дымка, растает.

Лишь надежда не будет убита.

Чувство глупое смерти не знает.

В двух строках ответного стихотворения уравновешиваются «юности буйство» и «дыхание волн Ахерона». У греков и римлян слово «Ахерон» обозначало глубины и ужасы преисподней. Ещё раннее, у Гомера в «Одиссее» имя Ахерон носила река в подземном царстве. По ней Харон перевозил в челноке тени умерших (по другой версии название реки было Стикс). Данте эту реку помещает в первый круг Ада, вытекающие из неё ручьи устремляются вниз к другим ещё более зловещим кругам, приобретая багрово-чёрный цвет.

Уже с первых строк сборника начинает проявляться нечто зловещее, что правит нашим миром. Но с трагической сущностью человека лирические герои не хотят примиряться. Уже в первом стихотворении Павла Черкашина – ответе на суровый посыл: «Быть пленником / Тайного замысла провидения – / Сюжет не нов» его герой не может принять столь противное его натуре до такой степени, что пытается опровергнуть, казалось бы, аксиому о том, что надежда, хоть и последней, но всё-таки умирает! Столь оптимистичную мысль – «лишь надежда не будет убита» – наши потомки должны оценить по достоинству: есть надежда, значит, есть и жизнь! В этой завязке диалога, по моему разумению, заключён даже не секрет многих мастеров поэзии о понимании ими вечности – здесь сама тайна поэтического искусства, которую дано разгадать не каждому гению…

Не знаю, как другим, а мне такой задел поэтических чувств и мыслей, игровая стихия, разлитая по всему сборнику пришлись по вкусу. Перепалка, перестрелка и даже перебранка, когда перелистываешь дальнейшие страницы, уже не кажется хаосом моментальных ассоциаций, неожиданных поворотов мысли и смены настроений. За всем этим прослеживаются определённые закономерности. Даже если речь заходит, казалось бы, о таких пустяковых вещах, как орехи:

Куплю орехи – вспомню зимний вечер

В гостинице уютной небольшой:

Приветное объятие при встрече,

За чаем разговор души с душой.

Одна ассоциация рождает другую – подобный приём был свойственен ещё античной поэзии, в частности, эпиграмматической. Древние греки называли эпиграммами (т. е. надписями) стихи не только на могильных камнях. Поэтические строчки сопровождали посвятительные дары, на которых безымянный мастер оставлял надписи. Ранние эпиграммы были не только лаконичными и величественными, но и анонимными. Они берут начало в гомеровском эпосе и встречаются уже в VIII веке до н. э. Потом уже, через десятилетия, среди первых авторов наряду с Архилохом и Сафо, назовут Платона, Анакреонта и многих других прославленных поэтов, даривших вместе с подарками свои сопроводительные стихи.

У Павла Черкашина и Татьяны Юргенсон подарками души являются их поэтические «снежки», они одновременно и творческие подписи авторов, обозначающие сущность даров. Но бывает, что в этот венок посланий-соцветий вплетается и эпиграмма в современном звучании, например, черкашинское четверостишие «Брадобрею». Стихотворные ритмы, размеры, жанры, объёмы – разные и неравноценные, не говоря уже о тематике и сентенциях, но объединяет эти дары надежда на то, что услышит их всё-таки не узкий круг читающей публики, иначе бы не стоило затевать этот поэтический хоровод. Для них, как поэтов неравнодушных ко всему происходящему, важнее всего поиск надежды на что-то лучшее в человечестве, пробивающееся плодоносным ростком его неповторимости среди других живых существ. И как потеплело на сердце, когда в нашем настоящем я нашёл родственное звучание своей душе и обрадовался двум, казалось бы, пустяковым книжным строчкам Татьяны, смысл которых выстрадан был ещё задолго до неё в античную пору Архилохом и Сафо:

 …Я страдаю, но сердце

Радостно бьётся, в смысл жизни уверовав…

Жизнеутверждающий отзвук Павла не заставил себя ждать:

Сердцебиение – вечная мука…

Но лучше мука и жизнь, чем переправа Харона по волнам Ахерона-Стикса в царство бесчувственных теней…

* * *

Хрестоматийным стало то место, где говориться о пушкинской оценке творчества своих собратьев-пиитов. Я имею в виду утверждение Александра Сергеевича о том, что «поэзия должна быть немного глуповатой». Нет, не дурой, конечно, но женщиной, которой уж очень хочется выйти замуж – и верный способ не разочаровать своего будущего благоверного: выдать себя за «душеньку», внимающую незатейливым перлам жениха, мол, что с дуры взять, только поскорее обрати на меня внимание. А там уже разберёмся, кто – шея, а кто – голова.

Так и с поэзией. Когда начинаешь с ней разбираться всерьёз, то понимаешь, насколько сложна на самом деле эта «глуповатость». Взять хотя бы образ лирического героя и автора, породившего его: разница порою подобна – высокому небу и грешной земле! Впрочем, чему тут удивляться, если сам Пушкин констатирует в стихотворении со значимым названием «Поэт»:

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира;

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

Однако мне хочется больше верить нашим авторам – Татьяне Юргенсон, утверждающей, высокий смысл поэзии – единственный способ выживания в этом мире

Это для вас бессмысленное дурачество.

Для меня – единственный способ жить.

Близок по мысли к ней и Павел Черкашин, бойкотирующий существование, свойственное черни, о которой Пушкин сказал в программном стихотворении «Поэт и толпа»:

Печной горшок тебе дороже:

Ты пищу в нём себе варишь.

Что же остаётся делать истинным поэтам? «Порою единственный способ жить – / Не воспринимать этот мир всерьёз…» Честно скажу: не знаю, соглашаться мне с рецептом Павла или нет? К чему это я? А к тому, что настало время поговорить, собственно, о главных особенностях наших лирических героев. Странные они люди, хоть и придуманные. Одним словом, не «комильфо». Они не то, чтобы не соответствуют правилам хорошего тона или не соблюдают этикет, но и у некоторых здравомыслящих членов общества одобрения не вызывают. Так в советскую эпоху, особенно в 1970-1980-е небольшая часть творческой интеллигенции уходила работать сторожами, кочегарами, дворниками при коммунальном хозяйстве. Страна на них деньги тратила, давала высшее образование, а они устраивали подобные демонстрации-протесты по адресу властей. Нет, не комильфо это, считали партийные функционеры, но ничего поделать не могли – ведь не тунеядцы, дворы-то исправно метут, а вот, поди ты, «не комильфо», то есть не наши, не советские, – работы таких художников не выставляют на выставках, не печатают, не пускают преподавать в аудитории! И теперь, когда грянул капитализм, большинство стало обогащаться – «кувать бабло», а они опять остались «не комильфо», опять маргиналы. А ведь какое славное время наступило сегодня для многих:

Не в дефиците жор и сыть,

Придумайсамчего и даже

Чегосовсемнеможетбыть.

Но таковы уж герои Павла Черкашина и Татьяны Юргенсон – и этим самым они нас подкупают. Один собирается довольствоваться настолько малым, что ему даже позавидовал бы старина Диоген, живший, по преданию, в бочке из-под вина:

…я построю дворец из песка

И буду там жить в табакерке.

Героине Татьяны, между прочим, он весьма симпатичен, иначе бы она нам тут же не призналась, что ей не хватает именно такого компаньона:

«Буду там жить, в табакерке», –

Сварливо промолвил гном

В старенькой клетчатой кепке.

И поспешно исчез за углом.

«А как же Пряничный домик,

Сад из камней и бонсай,

Маленький розовый слоник?

Одну меня не бросай!»

Увы, это всё промелькнуло,

Как нервный невнятный фантом.

И плечи, съёжив сутуло,

Отбросив мечты – «потом»,

Вернулась в провал квартиры,

Холодной и зло-пустой.

А где-то в волшебном мире

Сердитый есть гном, холостой,

И так же один, между прочим,

Как я и мои мечты.

Довольствуясь малым в материальном выражении, наши «не комильфо» ратуют за богатую духовную жизнь («с героями книг вдохновенно дружить»; «забуду грешный телевизор, зароюсь в книги и альбомы»), молиться («Богу дань, и ответом – откровенье»). У Павла Черкашина лирический герой – русский чудик. Да он не Байрон, он другой, он с русскою душой, утверждающий:

Не пытка ли – жить день за днём без прикрас,

Без тайн, без любви, без загадок…

Героиня Татьяны с этим соглашается: не просто жить, а «как ношенные тельники», хотя даже романтической личности такое выдержать не всегда под силу, и мыслит она порою уж совсем пессимистически, касаясь будущего человечества:

Останутся потомкам дукаты и рубли,

И также на закорках народа – короли.

Избавиться от грязи ментальной не дано,

И тянут, тянут князи весь мир с собой на дно.

Ещё одна характерная черта героя и героини – безуспешная попытка вырваться на свободу, чтобы была сплошная «жизнь из антитез – игра в «пятнашки».

* * * 

Но только, было, я восторженно доверился этим честным людям, что живут в душах поэтов, оказалось, что они – всего лишь чистейший вымысел авторов, главным развлечением которых является игра в «снежки»:

Кидай, кидай в меня стишки

Душевного пожара!

Я не замешкаюсь в ответ –

Негоже ждать поэту,

И зарифмованный привет

Метну по Интернету.

И после того, как я решительно собрался поблагодарить поэтов за разыгранное ими представление и откланяться, со страниц книги возопили мысли и чувства одно тревожнее другого – и всё это меня в очередной раз переубедило: романтические герои – лишь поверхностный слой диалога, маски, играющих в крутизну создателей, общающихся стихотворениями по Интернету. Как раз накануне Рождества, 5 января 2016 года, Татьяна вдруг морозом обжигает:

Всевышним

Бережно хранимым быть –

Удел юродивого,

Чьё слово Правдою саднит

И дышит Родиною.

Павел должен продолжить, казалось, в том же духе, не менее серьёзно, но что присылается адресату в ответ? Совсем не тот глагол, которым можно жечь сердца читателей:

Не беспокоясь понапрасну,

Что отключили воду мне,

Я оптимизмом не угасну

И натаскаю в ванну снег!

Эх, разживусь сейчас водичкой!

Но через час умерил прыть.

Вот незадача: я затычкой

Забыл отверстие закрыть.

Как говориться, с вами, уважаемые авторы, не соскучишься, поскольку ничто человеческое вам не чуждо, и подобно пушкинскому Моцарту, ваше «божество» тоже может в очередной раз «проголодаться». Здесь всё употребляется на пользу творческому организму – мифология, дыхание «текущего момента» и даже с благоговением упоминаемые детские стихи Самуила Маршака! Есть в поэтической копилке и любопытные типажи с разоблачительными монологами:

Зачем, мой друг, тебя я полюбила? –

Затем, соколик, чтобы каждый год

Я в новой шубе норковой ходила

И с паюсной икоркой бутерброд

Вкушала бы не только в день рожденья,

А в Рождество летала на Бали,

Чтоб день и ночь сплошные наслажденья

Железным доказательством любви.

Порою перебрасывания наших героев строчками, смыслами, чувствами, идеями напоминают мне игру в переводного дурака, где партнёру подсовываются самые неожиданные карты для битья. И пока один начинает «за здравие», другой продолжает «за упокой» – или наоборот. А бывает, что поэты вдруг из своего гардероба извлекают одеяния восточных дервишей либо магистров «Ордена Слова Изречённого» сэра Павла и леди Татьяны и начинают разыгрывать сценки подобные «Рецепту Джубатыкской пьяни». Впрочем, не будем судить по костюму: можно ошибиться, причём весьма крупно:

Мы можем только мудростью веков,

Как картою козырною, отбиться

От подлых королей, от дураков,

От их шестёрок, чтоб им провалиться!

И да поможет Бог нам! Не в игре –

В стремлении спасти свою державу.

Помочь вконец измученной стране

Вернуть назад величие и славу.

Как видим, дело порою и до серьёзного доходит, в пику суждению пушкинского Германа «Что наша жизнь? Игра!» из арии в опере Петра Чайковского. Выходит, не всегда игра бывает уместной. Поэтому внешнее соперничество обозначим, как простой пережиток древнейших времён, ещё задолго до произнесения Шекспиром фразы о лицедействе мира, заимствованную у Гая Петрония: «Mundus universus exercet histrionam». Вспомним и о том, что у древних греков соревновательный дух был свойственен не только спортивным и военным состязаниям, но и различным литературным диспутам, поэтическим турнирам и театральным ристалищам, где разыгрывались драмы, трагедии и комедии.

А что, если в поэтической переписке Павла Черкашина и Татьяны Юргенсон главным является не это явление, воспетое некогда самым легендарным из девяти лириков античности Пиндаром, а что-то другое, только маскирующееся под замысловатый подражательный «пиндаризм»?

Противоречащих желанию светить

Столь много есть условий и препон,

Что кажется порой – не победить

И не избегнуть силы тьмы закон.

Он нависает, давит, но не отступлюсь,

Зажгу свечу, замру в кругу икон,

Молитвенною трещинкой вопьюсь

В его несокрушимо вечный трон.

Или:

Поделом и по делам

В мире каждому воздастся.

Тем, кто шли по головам,

Час настанет пресмыкаться.

Платежом вернётся долг,

Справедливости – не мести…

Конечно, не всегда это у них получается, особенно когда их герои начинают злорадствовать или запугивать, но когда со страниц сборника начинает струиться любовь и сострадание к человечеству, то это совсем другое дело! Хотя, с другой стороны, как не согласиться с мыслью Павла Черкашина о том, что:

Не нужно слово торопить,

Пускай оно, как плод, созреет,

Тогда не грех его дарить –

Оно насытит и согреет.

Главное, как нам кажется, мы, наконец, добрались до последнего сокровенного слоя, укутывающего две поэтические души: снежок прилетел прямо в лоб!

* * * 

Не скрою, меня как-то обезнадёжили строчки стихотворения Татьяны: «Прегрешений человека никому не сосчитать…». Зачем же решать за Бога, что он собирается сделать с нами:

Прегрешений человека

Никому не сосчитать

Разве Богу… Только вряд ли

Будет он в грязи марать

Свои мысли. Да и руки,

Что творят за миром мир,

Он не сунет в наши дрязги.

Я думаю, что это не так. Обязательно во все эпохи человечество через своих пророков получало не только моральную помощь. Иначе бы не помиловал Иисус Христос на Голгофе, уверовавшего в Него разбойника, не посылал бы нам Господь ангелов-хранителей, не было бы никакого смысла в раскаянии, прозревших или пытающихся прозреть грешников.

Думается мне, что лирическая героиня Татьяны Юргенсон зря столь сурова, и обличать легче, чем каяться и прощать других:

Надежда – Бог поможет,

Как русское «авось»,

Туманностью тревожит –

А ну как не срослось?

Полагаю, что отсюда у Татьяны такая беспросветность:

А мы – снежками,

Дурачим небо,

Потакая надежде –

Поладить с судьбой…

А надежда – «глупое чувство…»

Думается, что «дурача небо», человек дурачит только себя, оттого судьба и сурова к таким шутникам. Отсюда и пессимизм, и невозможность выхода. Выход один – любовь и всепрощенье. У Александра Блока, казалось бы, в обличительном стихотворении «Грешить бесстыдно, непробудно…» нет сомнений в любви к своему народу и Отечеству и, конечно, к Богу, иначе бы в этих шести четверостишиях не появилось такого пронзительного финала: «Да, и такой, моя Россия, / Ты всех краев дороже мне.

Но острастка человечеству, конечно, нужна, ибо:

…быдло живуче, упрямо,

Повсюду нахраписто прёт…

Но это уже не компетенция самого человечества, ибо может опять случиться непоправимое, как в Варфоломеевскую ночь в Париже 24 августа 1572 года. Почему-то сразу же вспомнилось поэтическое напутствие Беллы Ахмадулиной из её стихотворения, посвящённого этому событию. Она тоже думала о потомках:

Привыкшие к излишеству смертей,

вы, люди добрые, бранитесь и боритесь,

вы так бесстрашно нянчите детей,

что и детей, наверно, не боитесь.

Однако на то и диалог поэтов, чтобы не только печалиться, но и радоваться за души лирических героев и героинь. В страдании наша неисчерпаемая сила – сделал вывод я, когда познакомился с посланием-исповедью Павла Черкашина, отправленным им накануне 2016 года – 27 декабря:

Я счастьем нареку

Свою юдоль на грани,

Мне больно, но бегу

По лезвию, что ранит

Страшнее всяких бритв,

Легко и равнодушно,

Под зонтиком молитв,

Бегу, бегу, мне нужно

На плоскость не упасть,

Я выбрал путь-дорогу,

Живу взахлёб и всласть,

По лезвию – но к Богу.

«По лезвию – но к Богу»: дай нам, Господи, сил, чтобы с каждым из нас случилось, хотя бы так – и не хуже! А прегрешения искать у других, как соринки в чужом глазу – дело неблагодарное даже для поэтов, хотя на роль святых они никогда и не претендовали.

И за преодолеваемые человеческие слабости, и за толику духовной силы, и за дар поэтического творчества – за всё это и многое другое, что есть в этой снежной перестрелке стихами, остаётся только поблагодарить создателей «Снежков», пусть и не соглашавшихся порою друг с другом.

И последнее: не ищите необдуманно в стихах необычного, восклицая завистливо вслед за Сальери: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь…», хотя в книге этой полно разнообразных мыслей и чувств – простых и сложных одновременно. Помните, нам поэты с улыбкой вручили лишь удочку, а что выловим мы в источнике их вдохновения – личное дело каждого.

Книги Павла Черкашина и Татьяны Юргенсон можно взять в отделе обслуживания – 1 этаж, и в отделе краеведческой литературы и библиографии – 3 этаж

Читайте и будьте счастливы!

Всегда ваша — Государственная библиотека Югры