«Обобрано, истоптано – живо еще, – Облизывая клюквины с боков, Лежит упругошерстное чудовище На тюфяке спрессованных веков. К нему сбежались сосны низкорослые И карликовым ставший березняк, И облака пузатые и грозные Вчера к нему спешили натощак…»

«Может быть, Любовь – это снегоходная дорога, накатанная нашим сыном по бесконечной снежной дали, между тундрой и тайгой, там, где всегда ездили люди нашего рода?»

«Я знаю, все поэты – реки, что, устремляясь в Океан, все главное о человеке уносят болью свежих ран».

«Неоглядная даль... Сторона ветровая! Беспросветная глушь... Кладовые края! Ах, как много в России огромных окраин, но – повсюду одна дорогая земля!»

«Казалось, что война и всё самое страшное осталось позади. Но война снова ворвалась в её жизнь, и становилось жутко. Только любовь наполняла жизнь смыслом и давала силы жить».

«– Иди, садись на цепь, раз свободу не ценишь. Бакс то ли пошёл, то ли пополз к своей будке. Лёг возле неё пластом, взяв в зубы цепь, продолжая виновато поглядывать на Митяя...»

«…это мой Север! Таким увидел его я. Для других он, может быть, холодный, бесприютный, суровый. А для меня он тёплый, как берестяная люлька, как колыбель, в которой качала меня мать, навевая светлые сны».

«Дождался Укашопие, когда костер погаснет. На пепел дунул – полетели тысячами комары до мошки, угли раздвинул – поползли тысячи черных жучков, червячков. С тех пор ханты жучков, червячков, букашечек не трогают, не убивают, комаров и мошек тоже нельзя убивать, их только выкуривают дымом, выметают крыльями птиц...»

«Здравствуй, мама! Милая, здравствуй! Дай прильнуть к твоему теплу. Как приятно мне после странствий очутиться в родном углу. И, входя в эти скриплые двери, хлам обид не тащить за порог. И как в юности снова поверить светлой верой в людей и добро».

«Золотое лицо безмятежная тронет улыбка, И согреется Север, как ранний рыбак у костра. Вышло солнце на Обь, Чей, скажите, там, верткий, как рыбка, Обласок выплывает из синих и розовых трав?»